Это был обычный заброшенный завод, промышленный исполин, выброшенный на берег после развала Союза. Не было в нём ничего зловещего, кроме, пожалуй, того факта, что огромное процветающее предприятие в одночасье закончило своё существование. Кажется, раньше там производили какие-то электронные платы для высокоточных приборов, но в подробности никто из нас не хотел вникать. Мы хотели только острых ощущений. Хотя, если уж быть совсем честной, для этого можно было найти десяток на порядок более мрачных и зловещих мест, а не этот завод. Не было за ним ни дурной славы, ни жутковатых историй. На его территории какое-то время даже существовали мелкие разрозненные частные фирмочки: метизники, пилорама, реставрация подушек. Потом постепенно закрылись и они, да и то безо всякой там мистики. А за то время, пока за забором завода ещё точечно теплилась жизнь, его окончательно распотрошили и вынесли оттуда всё, что не было намертво привинчено к полу и имело хоть какую-то ценность, а что нельзя было украсть, продать и приспособить под бытовые нужды, то разгромили. И вот этот унылый оплот разрухи и запустения мы решили исследовать.
Мы — это я и ещё шестеро моих камрадов, которым вообще было без разницы, где лазить, потому что большую часть времени они занимались именно тем, что лазили по всяким сомнительным местам либо бухие вусмерть, либо обкуренные до чертей, либо готовясь к тому, чтобы напиться и накуриться. Такое продуктивное времяпровождение называлось «жить, как настоящий панк» и оправдывалось громкими заявлениями о том, что «всё равно до тридцатника не доживём». Но с ними было весело, что уж… Ну вот мы и полезли на завод.
Он даже не охранялся, просто когда оттуда ушли люди, вход в административное здание заколотили, а все ворота намертво заварили. Во времена своего существования это предприятие было закрытого типа, так что высоту сплошного бетонного забора мог бы преодолеть только олимпийский чемпион по прыжкам с шестом, да и ему стоило бы одеться в какой-нибудь защитный костюм, чтобы колючая проволока, идущая поверху ограждения, не освежевала его в случае неудачного прыжка. Но мы и не собирались лезть через забор: под одними из ворот бродячие собаки подрыли широкий лаз, куда вполне мог бы просочиться худосочный человек. И мы просочились.
Знаете, там ведь действительно не было ничего такого: пустые гулкие цеха с остатками ржавого оборудования, подсобки, заваленные промышленным мусором и обломками рассохшейся мебели, в кабинетах валялись осколки чашек, картонные папки, перфокарты, клочья рассыхающегося поролона, осколки выбитых стёкол. Везде грязь, пыль, облупленные стены, жёлтые потёки на потолках. Печальная картина, не больше. Да и день тогда был солнечный, что тоже не способствовало мистической атмосфере.
В одном из помещений (судя по сохранившейся на стене надписи «Приятного аппетита!», это была столовая) я увидела следы — отпечатки чьих-то грязных ладоней на стенах. И на потолке. Они начинались у самого пола, так, словно человек шёл по коридору на руках, а потом… поднялся по стене вверх, прошёлся по потолку, снова по стене. А потом вышел в окно.
Конечно, я показала это парням. Конечно, они посмеялись. Ведь это было похоже на шутку, даже с претензией на оригинальность, потому что кто же ходит на руках? «Новый супергерой Пианист-Паук спешит спасать мир», — так они сказали. Почему пианист? Ладони, оставившие эти отпечатки, были узкие с длинными пальцами, изящные такие, как у музыканта.
Да, наверное, это могла бы быть шутка. Но я выглянула за окно, и в тот момент мне меньше всего хотелось смеяться, потому что следы уходили вверх по внешней стене. Я показала бы это ребятам, но они уже вышли из столовой, так что мне ничего не осталось, кроме как догонять их. На слово мне не поверили, а возвращаться не стали.
Знаете, в чём была наша ошибка? Не в том, что мы пошли на тот завод. А в том, что собрались там переночевать. Это казалось отличной идеей: тёплая летняя ночь, крыша над головой, нет опасности, что какой-нибудь случайный бомж или наркоман решит перерезать нам горло во сне — не было там ни бомжей, ни нарков, они просто не знали, как пробраться на территорию завода. Мы и сами-то совершенно случайно наткнулись на скрытый в кустах собачий лаз.
Когда стемнело, мы расположились в пустой и более-менее свободной от мусора и хлама комнате: кариматы, спальные мешки, небольшой костёр, сложенный из кусков мебели. И, конечно, выпивка. Много выпивки. Хотя, к чести нашей, ума хватило взять и закуску: варёные яйца, хлеб, помидоры, огурцы. И соль. Полуторакилограммовая пачка соли, которую просто купили вместе с остальными продуктами по пути на завод.
Вообще-то, это было даже весело. Когда тебе 17 лет, ты переехала учиться в другой город и родители не поджидают тебя дома с криками: «Где ты шлялась всю ночь?! Ты что, пьяная?!!», то можно спокойно сидеть всю ночь у костра с развесёлыми друзьями, пить дешёвый портвейн и веселиться. Почему нет? Жизнь прекрасна!
Вот только мне не было весело. Я думала о следах на стене, и чем больше я о них думала, тем меньше мне нравилась вся эта затея с ночёвкой. И ещё я с ужасом видела, что камрады мои медленно, но уверенно движутся из пункта Разудалое Опьянение в пункт Ищ-що Па Од-дной и Спть. Я же была удручающе трезвой, и передо мной маячила перспектива остаться наедине с темнотой, своими страхами и шестью невменяемыми телами, дрыхнущими мертвецким сном.
Постепенно затухал костёр, заканчивался портвейн, парни расползались по спальным мешкам, мне становилось всё больше не по себе. И о том, чтобы заснуть самой, не было речи. Страх — не лучшее снотворное.
И тогда я почему-то вспомнила о соли: вроде бы она защищает от зла. Я точно читала что-то такое и даже смутно припомнила ужастик, где главная героиня насыпала соль на пороге квартиры, чтобы к ней не смогла войти какая-то инфернальная тварь, маскирующаяся под человека. Никакой уверенности в том, что это от чего-то там меня защитит, не было, как и в том, что есть от чего защищать. Я чувствовала себя истеричной паникёршей, которая сама себя накрутила, напридумывала чёрт знает что, ведь на самом деле нет никаких монстров, и тварей, которые прячутся в тёмных углах, тоже не существует.
Я говорила себе, что всё это мракобесие, а сама рассыпала вокруг своего спального мешка соль. Тщательно, очень тщательно, чтобы не было пробелов в белом круге. Нужно было сделать этот круг шире, чтобы мои друзья тоже оказались внутри него, но в тот момент я была не семнадцатилетней девушкой, а перепуганной девочкой, которой хотелось только одного — спрятаться, защитить себя.
А потом я стала ждать. В абсолютной темноте, в тишине огромного пустого здания, в одиночестве, потому что все мои товарищи уже спали беспробудным пьяным сном. Рядом со мной лежал фонарик, но я боялась его включить, чтобы не увидеть в его свете… что-то. Может, этого чего-то и не было. Поначалу. Потому что потом оно пришло, это уж точно. Я сидела в кругу из соли и, прикусив зубами кулак, слушала, как оно забирает моих друзей одного за другим. Без лишнего шума, почти деликатно: тихое жужжание расстёгивающейся «молнии» спального мешка, негромкий полухруст-получавканье (может, с таким звуком ломается позвоночник или разрывается горло?), шорох тела, волочащегося по полу из комнаты и вдоль по коридору. Не знаю, куда оно их утаскивало. В столовую? «Приятного аппетита!», ха.
Шесть раз оно уходило и возвращалось. Я могла бы закричать, но не было смысла — пьяные спят слишком крепко, да и разве не лучше умереть во сне?
Когда пришёл мой черёд, я даже пожалела, что сама не упилась до отключки, потому что тогда мне не пришлось бы ждать, что сейчас, вот сейчас ко мне прикоснутся изящные руки с длинными пальцами, отвратительные руки. Но ничего не происходило, хотя я чувствовала, что оно там, за кругом из белых крупинок ищет меня, чует, хочет добраться. И злится, потому что не может.
Я просидела всю ночь, съежившись в комок и зажмурившись: съежившись, чтобы, не дай бог, не высунуть за пределы защитной границы локоть или палец ноги, а зажмурившись, чтобы не увидеть то, что поджидало меня за этой границей. Я решилась открыть глаза, только когда сквозь веки начал просвечивать красным яркий солнечный свет. Хотя оно ушло раньше, на рассвете, убралось в какую-нибудь тёмную дыру, чтобы выспаться или наесться.
Днём всё опять выглядело совсем не страшно, вот только шесть спальных мешков валялись пустыми. И вокруг соляной полосы на грязном полу виднелись отпечатки узких ладоней, ищущих, шарящих.
Я даже не бежала оттуда, просто ушла. Аккуратно сложила свои вещи в рюкзак и ушла. А ещё забрала полупустой картонный пакет.
Мои соседки по комнате сначала удивлялись, когда я начала рассыпать соль вокруг своей кровати, потом привыкли. Они считали меня странной, но мне было всё равно.
Не знаю, что это была за тварь. Не знаю, почему она поселилась на том заводе.
Я знаю только, что соль отгоняет зло. Я знаю, что узкие руки с длинными цепкими пальцами не коснутся меня в темноте.