Друг по переписке. Часть 2.

Категория: Реальные страшные истории \| Автор: admin \| Просмотров: 5775
Дата: 10-12-2014, 10:31
ЧАСТЬ 5. ЭКРАНЫ В своих рассказах я намеренно утаивал кое-какие подробности. Однако теперь я уже перестал притворяться, что некоторые вещи могли быть просто-напросто искажены моим восприятием. Думаю, в этом уже нет смысла. В конце лета между детским садом и первым классом я заболел желудочным гриппом. От обычного гриппа он отличается тем, что ты блюешь в ведро, а не в унитаз, потому что в этот момент ты на нем сидишь. Так продолжалось около десяти дней, потом еще появилось осложнение в виде конъюнктивита. За ночь мои ресницы так склеились от гноя, что, проснувшись, я подумал, что ослеп. В первый класс я пришел с перегибом в шее и опухшими, налитыми кровью глазами. Джош был в другой группе, у которой обед был в другое время. Поэтому в полной детьми столовой я сидел за своим столом в одиночестве. Я клал в рюкзак запасную еду, которую я потом съедал в туалете, потому что мои школьные завтраки часто отбирали дети постарше. Они знали, что я не смогу постоять за себя, потому что никто бы за меня не заступился. Так продолжалось и после того, как мое состояние улучшилось, поскольку никто не хочет дружить с жертвой издевательств. Это прекратилось только благодаря парню по имени Алекс. Алекс был третьеклассником, и он был поздоровее многих ребят в своем классе. Где-то на третьей неделе школы он стал садиться со мной во время обедов, и никто уже не смел конфисковать у меня еду. Он был довольно-таки добрым, но немного заторможенным. Мы с ним мало говорили, пока я однажды не спросил его, почему он со мной садится. Он был влюблен в сестру Джоша, Веронику. Вероника училась в четвертом классе, и она была, наверно, самой красивой девочкой в школе. Даже в том возрасте, когда девочки кажутся отвратительными, я уже знал, как красива была Вероника. Когда она была в третьем классе, Джош рассказал мне, что двое мальчишек из ее класса подрались, споря о смысле того, что она написала в их дневниках. Один из них так ударил другого углом дневника, что ему пришлось накладывать швы. Хоть Алекс и не был одним из них, ему хотелось нравиться Веронике, и он знал, что мы с Джошем были лучшими друзьями. Как я понял, он надеялся, что я расскажу о его героизме Веронике, и она будет так тронута его бескорыстностью, что проявит к нему интерес. Если бы я ей все рассказал, он бы продолжил сидеть со мной столько, сколько мне было нужно. Поскольку в то время мы с Джошем были заняты тем, что строили плот и бороздили приток, мне не удавалось поговорить с Вероникой, просто потому, что мне не удавалось с ней встретиться. Я рассказал обо всем Джошу, он посмеялся над Алексом, но сказал, что, если я хочу, он передаст об этом своей сестре. Я что-то в этом сомневаюсь. Джоша раздражало то, что все были так увлечены его сестрой. Я помню, как она называл ее гнусной вороной. Я ничего не сказал Джошу, но я точно помню, что мне хотелось сказать, что она была милой, и что в один день она станет красивой. Я был прав. Когда мне было пятнадцать лет, я смотрел кино с друзьями в месте, которое я называл Театром Грязи. Когда-то оно было неплохим, но время и запущенность сильно его потрепали. В этом кинотеатре были столы и стулья на колесиках, поэтому когда зал был полон, во многих местах экран можно было увидеть только отчасти. Я думаю, его не закрыли только по трем причинам: 1) он был дешевым; 2) дважды в месяц там в полночь показывали культовые фильмы; 3) во время полуночных сеансов там продавали пиво несовершеннолетним. Я ходил туда по двум первым причинам. В ту ночь всего за один доллар показывали Сканнеров Дэвида Кроненберга. Мы с друзьями сидели в самом конце. Я хотел сесть ближе к переднему ряду, но нас привез на своей машине Райан, и мне пришлось смириться со своим положением. За пару минут до начала фильма в кино зашла группа девчонок. Они были достаточно симпатичными, но всех затмевала девушка со светлыми волосами, чей профиль я едва успел уловить. Когда она повернулась в сторону своего места, я сумел полностью рассмотреть ее лицо, у меня в животе появился холодок. Это была Вероника. Я давно уже ее не видел. После нашего приключения в моем старом доме мы с Джошем стали видеться все реже и реже, а когда я приходил к нему домой, Вероника обычно гуляла с друзьями. Все смотрели на экран, а я смотрел на Веронику. Я отводил от нее взгляд, только когда начинал чувствовать себя извращенцем, но потом мои глаза снова возвращались к ней. Она была красивой, такой, какой я когда-то думал, она вырастет. Когда по экрану поползли титры, мои друзья встали и ушли. В зале был только один выход, и никто не хотел ждать, пока выйдет вся толпа. Я задержался, надеясь привлечь внимание Вероники. Когда она с подругами проходила мимо меня, я понял, что это был мой шанс. — Привет, Вероника. Она повернулась ко мне, немного ошеломленная. — Да? Я встал со своего места и вышел в свет, проходивший сквозь открытую дверь. — Это я. Старый друг Джоша. Как... Как у тебя дела? — Боже мой! Привет! Это было так давно! — она дала знать своим подругам, что задержится на секунду. — Да, несколько лет, не меньше! Последний раз мы виделись, когда я был у Джоша. Кстати, как он? — Точно. Я помню ваши игры. Ты все еще играешь в Черепашек Ниндзя со своими друзьями? Она рассмеялась, а я покраснел. — Нет, я больше не ребенок... Теперь мы с друзьями играем в Людей Икс, — я очень надеялся, что она засмеется. Так и вышло. — Ха-ха! Ты такой забавный. Ты всегда приходишь на эти фильмы? Я все еще ходил ходуном от того, что она сказала. Неужели она и вправду считает меня забавным? Считает ли она меня смешным? Симпатичен ли я ей? Вдруг я осознал, что она задала мне какой-то вопрос, и мне пришлось приложить усилия, чтобы его вспомнить. — ДА! — сказал я, пожалуй, слишком громко. — Да, я постараюсь... а ты? — Я иногда прихожу. Моему парню эти фильмы не нравились, но мы с ним порвали, и теперь я собираюсь ходить сюда каждый раз. — Круто, — сказал я, пытаясь пошутить, но неудачно, — то есть не то, что вы порвали! Я в том смысле, что ты сможешь заходить сюда почаще. Она снова рассмеялась. — Так ты придешь на следующей неделе? — спросил я, пытаясь замять неловкое положение. — Будут показывать «День Мертвецов». Это очень крутой фильм. — Да, я приду. Она улыбнулась, и я уже хотел, чтобы мы сели вместе, как вдруг она сделала шаг вперед и обняла меня. — Было очень приятно с тобой увидеться, — сказала она. Я долго думал, что сказать, пока не понял, что проблема в том, что я разучился говорить. К счастью, пришел Райан, чьи шаги в коридоре я только успел услышать. — Чувак. Ты заметил, что кино закончилось? Пошли во... УХ ТЫ. Вероника отпустила меня и сказала, что мы увидимся в следующий раз. Она выходила из зала под мелодию из порнофильмов, которую насвистывал Райан. Я поначалу разозлился, но это прошло, когда я услышал смех Вероники. «День Мертвецов» должен был выйти на экраны нескоро. Семьи Райана не было в городе, и он не мог нас подвезти, а у других моих друзей не было машин. За пару дней до фильма я спросил маму, не могла бы она нас подвезти. Она почти сразу ответила отказом, но заметила настойчивость в моем голосе. Она спросила, почему я так хочу увидеть фильм, который я уже видел. Я немного колебался прежде, чем сказал, что хочу встретиться с девушкой. Она улыбнулась и спросила, знает ли она эту девушку, и я ответил, что это была Вероника. Улыбка исчезла с ее лица, и она холодно сказала: — Нет. Я решил позвонить Веронике и узнать, может ли она меня подвезти. Я не знал, была ли она в тот момент дома, но стоило попробовать. Потом я понял, что трубку мог взять Джош. Мы с ним не виделись уже три года, и было бы как-то неудобно просить его, чтобы он позвал к телефону сестру. Мне было стыдно, что я хочу поговорить с Вероникой, а не с Джошем, но я смог быстро избавиться от этого чувства. Джош ведь тоже не звонил мне все эти годы. Я взял трубку и набрал номер, который все еще помнил, потому что мне так часто приходилось его набирать. Мне пришлось немного подождать, прежде чем кто-то взял трубку. Это был не Джош. Я ощутил одновременно облегчение и разочарование — в ту секунду я понял, как я скучал по Джошу. Я бы непременно позвонил ему в эти выходные и поговорил бы с ним, но это был мой единственный шанс узнать, заедет ли за мной Вероника, если я ее попрошу. Женский голос сказал мне, что я ошибся номером. Я назвал ей номер, и она его подтвердила. Она сказала, что они могли поменять номер, и я согласился. Я извинился за беспокойство и повесил трубку. Внезапно мне стало очень грустно, что я не смог бы связаться с Джошем, даже если бы захотел. Я скверно чувствовал себя из-за того, что боялся, что он возьмет трубку. Он же был моим лучшим другом. Я понял, что смогу связаться с ним только через Веронику, и у меня появилась еще одна причина хотеть с ней встречаться. Хотя причин для этого и без того было достаточно. За день до фильма я сказал маме, что уже не собираюсь идти в кино, но попросил, чтобы она подвезла меня к моему другу Крису. Она смягчилась и подвезла меня к Крису за два часа до сеанса. Я собирался пойти в кино пешком, потому что он жил всего в полумиле от кинотеатра. По воскресениям его семья ходила в церковь, поэтому каждую субботу его родители рано ложились спать. Крис был не против того, чтобы не идти со мной, потому что он собирался поболтать с девушкой, с которой он познакомился по Интернету. Он сказал, что путь домой будет еще более одиноким, если Вероника рассмеется мне в лицо, когда я попытаюсь ее поцеловать. В ответ я пожелал ему, чтобы его не ударило током, когда он попытается заняться сексом со своим компьютером. Я ушел из его дома в 23:15. Я не спешил, потому что хотел прийти незадолго до начала фильма. Я шел один и не хотел там просто так торчать, дожидаясь начала сеанса. По пути в кино я решил, что мы с Вероникой вряд ли придем в одно и то же время, вот я и думал, подождать ли мне на улице или войти внутрь. У обоих вариантов были свои плюсы и минусы. Пока я размышлял над этим вопросом, я заметил, что проносившийся мимо меня поток автомобильных огней сменился одним единственным пятном света, которое словно отказывалось проезжать вперед. Дорогу не освещали фонари, и я шел по траве всего в двух футах от проезжей части. Я шагнул немного вправо и оглянулся через плечо. В десяти футах от меня остановилась машина. Я видел только яркий свет фар, прорезавший кромешную темноту. Я подумал, что это кто-то из родителей Криса, которые могли увидеть, что я ушел. Из Криса было бы нетрудно выдавить признание. Я сделал шаг в сторону машины, после чего она прервала паузу и медленно двинулась ко мне. Она проехала мимо, и я увидел, что это были не родители Криса или кто-либо еще из моих знакомых. Я пытался разглядеть водителя, но было слишком темно, и я чуть не ослеп от света фар, когда машина приблизилась ко мне. Вскоре они привыкли к свету, и я заметил огромную трещину в заднем стекле машины, когда машина уже уезжала. Я не задумывался об этом случае. Некоторые люди думают, что пугать других людей — это смешно. Я и сам иногда прятался за углом и выпрыгивал, когда подходила мама. Я успел вовремя и пришел за десять минут до начала фильма. Я решил подождать на улице до 23:57, тогда я успел бы войти внутрь, если бы оказалось, что Вероника уже там. Когда мне уже стало казаться, что она не придет, я увидел ее. Она была одна, и она была прекрасна. Я помахал ей рукой и подошел поближе. Она улыбнулась и спросила, пришли ли мои друзья. Я сказал, что их не было, и понял, что теперь могло показаться, будто я хочу сделать из этой встречи свидание. Казалось, ее это нисколько не смутило, как и то, что я протянул ей билет, который я уже успел купить. Она изумленно посмотрела на меня, и я сказал: — Не переживай, я богатый. Она засмеялась, и мы вошли внутрь. Я купил попкорн и два напитка. Потом я провел весь фильм, думая, стоит ли мне протянуть руку за попкорном одновременно с ней, чтобы наши руки коснулись друг друга. Фильм ей вроде бы нравился, и я даже не заметил, как он закончился. Мы не задерживались в зале, потому что дело было уже за полночь, и мы не могли слоняться в буфете. Пришлось идти на улицу. У кинотеатра была большая парковка, которая была связана с обанкротившимся супермаркетом. Не желая расставаться с Вероникой, я продолжал разговор, пока мы шли мимо старого супермаркета. Мы почти завернули за угол, когда я увидел, что ее машина была не единственной на парковке. У другой машины была трещина на заднем стекле. Моя секундная тревога тут же сменилась пониманием. Все было логично. Водитель этой машины работал в кинотеатре и, наверно, понял, что я шел на фильм. Нагнать настоящего страху на фаната фильмов ужасов — что может быть логичнее? Мы гуляли вдоль супермаркета и обсуждали фильм. Я сказал, что, по-моему, День Мертвецов лучше, чем Рассвет Мертвецов, но она со мной не согласилась. Я рассказал ей, что пытался позвонить по ее старому номеру, и о своей дилемме насчет того, кто возьмет трубку. Ей это не показалось смешным, но она взяла мой телефон и записала в его память свой номер. Она сказала, что это, возможно, был худший мобильный телефон, который она только видела. У нее ничуть не изменилось настроение, когда я сказал, что не могу даже принимать по нему фотографии. Я позвонил ей, чтобы у нее тоже был мой номер. Она сказала, что заканчивает школу, но у нее было не очень хорошо с оценками, и она была не уверена, что сможет попасть в колледж. Я сказал, чтобы она приложила свою фотографию к своему заявлению, тогда ей даже заплатят за то, чтобы она к ним поступила. Она не засмеялась и над этим, и я подумал, что она обиделась. Она могла подумать, что я намекал на то, что умом ей ничего не добиться. Я нервно посмотрел на нее, она просто улыбалась, и даже в убогом свете фонаря я видел, что она покраснела. Я хотел взять ее за руку, но не смог. Когда мы прошли от супермаркета до кинотеатра, я спросил ее про Джоша. Она сказал, что не хочет об этом разговаривать. Я спросил, все ли у него хорошо, но она ответила: — Не знаю. Я подумал, что Джош мог ступить на кривую дорожку, и у него были неприятности. Я расстроился. Я почувствовал себя виноватым. Когда мы приблизились к парковке, я заметил, что машины с трещиной на заднем стекле уже не было, осталась только машина Вероники. Она спросила, не хочу ли я, чтобы она меня подвезла, и хотя мне это было не нужно, я сказал, что буду очень признателен. Я выпил целую банку содовой во время сеанса, и теперь у меня был переполнен мочевой пузырь. Я мог подождать, пока не вернусь к Крису, но подумал, что захочу поцеловать Веронику на прощание, и будет неловко, если мне придется спешить из-за этого биологического беспокойства. Это должен был быть мой первый поцелуй. Я так и не смог придумать, как скрыть свои намерения. Кинотеатр уже закрылся, поэтому оставалось только одно. Я сказал Веронике, что пойду отлить и вернусь в «два встряха». Она посмеялась, но явно не потому, что это было смешно, а потому, что я считал, что это было смешно. На пути к кинотеатру я остановился и повернулся к ней. Я спросил, рассказывал ли ей Джош, что парень по имени Алекс сделал для меня что-то хорошее. Она немного подумала и сказала, что рассказывал. Она поинтересовалась, зачем я это спросил, но я ответил, что это был просто пустяк. Джош и вправду был настоящим другом. Когда я зашел за кинотеатр, я увидел, что параллельно стене здания стоял забор. Вероника могла видеть меня в том месте, где я стоял, а забор казался бесконечным. Я решил перелезть через него, сделать дело и поскорее вернуться. Возможно, я приложил к этому слишком много усилий, но я думал, что это было вежливо. Я перелез через забор, немного отошел и справил нужду. Какое-то время я слышал только пение сверчков и звук столкновения жидкости с цементом. Потом эти звуки заглушил шум, который я до сих пор слышу в тишине, когда ничто не отвлекает мои уши. Вдали я услышал слабый скрип, за которым последовал поток громыхающих вибраций. Я тут же понял, что это было. Это была машина. Рев мотора стал громче. Потом я подумал. Нет. Не громче. Ближе. Как только я это понял, я бросился назад к забору, но я не успел далеко пробежать, как раздался короткий прерванный крик, и рев мотора перебило оглушающим ударом. Я побежал, но на втором или третьем шагу споткнулся и ударился головой об асфальт. Я был оглушен, наверно, секунд на тридцать, но возобновившийся грохот мотора привел меня в чувство, а адреналин вернул мне равновесие. Я удвоил свои усилия. Я боялся, что тот, кто только что разбил машину, мог пристать к Веронике. Карабкаясь через забор, я увидел, что на парковке была только одна машина. Я не видел никаких следов аварии. Я подумал, что я мог ошибиться, и она случилась где-то далеко. Когда я бежал к машине Вероники, я увидел, во что врезался тот автомобиль. Мои ноги почти мгновенно перестали меня слушаться. Это была Вероника. Между нами стояла ее машина, и только обойдя ее, я смог понять, что случилось. Ее тело было так искажено и смято, что она была похожа на фигуру, изображающую перечень вещей, на которые неспособно человеческое тело. Кость ее правой ноги торчала сквозь джинсы, а ее левая рука так обернулась вокруг ее шеи, что касалась ладонью правой груди. Голову откинуло назад, рот был неестественно распахнут. Было так много крови. Я смотрел на нее и не мог понять, лежала ли она на спине или на животе, и от этого обмана зрения я почувствовал тошноту. Когда ты сталкиваешься с чем-то, чего не должно быть, твой мозг пытается убедить тебя, что ты спишь. Для этого он придает тебе ощущение того, что все вокруг двигается медленно, как во сне. В тот момент я был искренне убежден, что проснусь с минуты на минуту. Но я не проснулся. Я достал телефон и попытался вызвать скорую помощь, но у меня не было сигнала. Я видел, что телефон Вероники торчал из того, что казалось ее правым карманом. У меня не было выбора. Дрожащей рукой я дотянулся до ее телефона, и когда я доставал его, она сделала такой резкий вдох, что казалось, будто она хотела вдохнуть в себя весь мир. Это так поразило меня, что я отшатнулся и упал на асфальт с ее телефоном в руке. Вероника пыталась принять естественную позу, но с каждым движением я слышал, как трещали ее кости. Недолго думая, я подполз к ней и просто сказал: — Вероника, не шевелись. Не шевелись, хорошо? Просто лежи спокойно. Не шевелись. Вероника, пожалуйста, не шевелись. Я продолжал повторять эти слова, но они распадались на части, а по моему лицу текли слезы. Я открыл ее телефон. Он еще работал. На экране все еще был мой номер, и когда я это увидел, у меня сдавило сердце. Я набрал 911 и ждал с ней, говоря, что все будет хорошо и мучаясь угрызениями совести за то, что в этот момент я ей лгал. Когда раздался звук мигалок, Вероника очнулась. Она была в сознании, еще когда я нашел ее, но ее глазам стал возвращаться прежний блеск. Ее мозг все еще защищал от боли, но, по-видимому, только теперь он позволил ей осознать, что с ней было что-то не так. Ее глаза повернулись к моим, губы зашевелились. Речь давалась ей с трудом, но я ее слышал. — О...он... ф... фо... фотография... он меня сфотографировал. Я не понимал, что она хотела сказать, и я ответил только одно: — Мне так жаль, Вероника. Я поехал вместе с ней в больницу, где она и потеряла сознание. Я ждал в палате, которую ей отвели врачи. У меня еще был ее телефон, и я положил его в ее сумочку. Маме я позвонил с больничного телефона. Было около четырех ночи. Я сказал маме, что я в порядке, а Вероника нет. Она выругала меня и сказала, что сейчас же приедет, но я сказал, что не уйду, пока Веронике не сделают операцию. Она сказала, что все равно придет. Мы с мамой говорили недолго. Я извинился перед ней за то, что солгал, но она сказала, что мы поговорим об этом позже. Я думаю, что если бы мы поговорили с ней побольше — если бы я рассказал ей про Ящика или про ночь на плоту, она бы тоже была со мной более откровенна. Думаю, тогда бы все было иначе. Но мы сидели в тишине. Она сказала, что любит меня, и что я могу позвонить ей всегда, когда мне нужна помощь. Когда моя мать уходила, ворвались родители Вероники. Пока ее мать говорила с регистраторшей, ее отец и моя мать обменялись парой слов, которые показались мне весьма серьезными. Ее мать была медсестрой, но работала в другой больнице. Я уверен, что она хотела перевести Веронику, но ее состояние этого не позволяло. Пока мы ждали, вошли полицейские. Они поговорили с каждым из нас, я рассказал им, что случилось, они что-то записали и ушли. Веронику вывезли из операционной, девяносто процентов ее тела было покрыто гипсом. Ее правая рука была свободна, а все остальное укутано как кокон. Я вспомнил, как мне наложили гипс перед детским садом. Я попросил у медсестры маркер, но не придумал, что написать. Я спал на стуле в углу палаты, и только на следующий день пошел домой. Несколько дней подряд я приходил к ней каждый вечер. В какой-то момент в ее палату поместили другого пациента и установили ширму вокруг кровати Вероники. Она совсем не шла на поправку, но в некоторые моменты приходила в сознание. Однако даже в эти моменты мы много не говорили. У нее была сломана челюсть, и врачам пришлось ее зашить. Некоторое время я сидел рядом с ней, но мне было нечего сказать. Я встал и поцеловал ее в лоб. Вдруг она что-то прошептала сквозь сжатые зубы. — Джош... Я был немного удивлен, но посмотрел на нее и сказал: — Он приходил тебя навестить? — Нет... Я немного разозлился. Даже если у Джоша были проблемы, он должен был проведать свою сестру, так я подумал. Я уже хотел это высказать, но она сказала: — Нет... Джош... убежал из дома... Я не должна была говорить. У меня заледенела кровь. — Когда? Когда это случилось? — Когда ему было тринадцать. — Он оставил какую-нибудь записку? — На подушке... Она заплакала, и я заплакал вслед за ней. Сейчас я думаю, что мы плакали по разным причинам, но тогда я этого не понимал. В то время я еще многого не помнил о своем детстве, и еще не догадался связать между собой многие вещи. Я сказал ей, что мне надо идти, но она в любое время может посылать мне смски. На следующий день я получил от нее смску, в которой она попросила меня не приходить в больницу. Я спросил ее, почему, и она ответила, что не хочет, чтобы я видел ее в таком виде. Я нехотя согласился. Мы переписывались каждый день, и я держал это в секрете от мамы, потому что знал, что ей не нравится то, что я общаюсь с Вероникой. Обычно ее тексты были достаточно короткими, в основном, она писала их в ответ на мои длинные сообщения. Я пытался позвонить ей только один раз, надеясь услышать ее голос. Она взяла трубку, но ничего не сказала — я только услышал, насколько тяжелым было ее дыхание. Через неделю после того, как она сказала мне не приходить, она прислала мне сообщение, в котором было сказано: — Я люблю тебя. Я был переполнен самыми разными эмоциям, но смог выразить только сильнейшую из них. В ответ я написал: — Я тоже тебя люблю. Она сказала, что хочет быть со мной, и что ей не терпится снова меня увидеть. Она сказала, что ее выписали, и теперь она отлеживается дома. Эта переписка продолжалась несколько недель, но каждый раз, когда я спрашивал, когда я смогу к ней зайти, она отвечала: «скоро». Я продолжал настаивать, и на следующей неделе она написала, что, наверно, сможет прийти в кино на полуночный сеанс. Я не мог в это поверить, но она настаивала, что попытается прийти. В день, когда должны были показать фильм, я получил от нее сообщение: — Увидимся сегодня ночью. Я попросил Райана подвезти меня, потому что родители Криса узнали о том, что случилось, и отказались пускать меня в свой дом. Я объяснил Райану, что она может быть не в лучшей форме, но она для меня много значит. Он согласился, и мы поехали. Вероника не появилась. Я занял для нее место рядом с моим, поближе к выходу, чтобы она могла легко войти и выйти. Однако через десять минут после начало сеанса, на это место уселся какой-то человек. Я прошептал: — Извините, это место занято, — но он мне не ответил. Он смотрел только на экран. Я помню, что мне хотелось уйти, потому что было что-то неприятное в том, как он дышал. Я ушел из кино, когда понял, что Вероника не придет. На следующий день я спросил, все ли у нее в порядке, и поинтересовался, почему она не пришла. В ответ Вероника написала то, что впоследствии оказалось ее последним сообщением. Она просто сказала: — Еще увидимся. Скоро. У нее был бред, и я начал волноваться за нее. Я написал ей еще несколько сообщений, написал, что нет ничего страшного в том, что она не пришла на фильм, но она перестала отвечать. Следующие несколько дней я был совершенно подавлен. Я не мог позвонить ей на домашний телефон, потому что не звал номер. Я даже не знал, где она теперь жила. Я все больше и больше погружался в депрессию, и моя мать, которая в последнее время была очень доброй, спросила, все ли у меня в порядке. Я сказал, что уже несколько дней ничего не слышал от Вероники, и ее настроение моментально изменилось. — О чем ты говоришь? — Мы должны были встретиться в кино. Я знаю, прошло всего три недели после того, как ее сбила машина, но она сказала, что постарается прийти. Но потом она вообще перестала со мной говорить. Наверно, она меня ненавидит. У моей матери было какое-то странное выражение лица. Мне показалось, что она решила, что я сошел с ума. Потом у нее на глазах появились слезы, и она обняла меня. Она начала рыдать, но это казалось слишком сильной реакцией на мою проблему. Я никогда не думал, что Вероника была для нее так важна. Она сделала тяжелый вдох, а потом сказала то, от чего у меня даже сейчас кружится голова: — Вероника умерла, дорогой. Боже мой, я думала, ты знаешь. Она умерла в тот день, когда ты в последний раз к ней пришел. Она умерла несколько недель назад. Она была совершенно сломлена, но я знал, что это случилось не из-за Вероники. Я вырвался из ее объятий и отошел назад. У меня буквально плавился мозг. Это было невозможно. Я переписывался с ней еще вчера. Я мог задать только один вопрос, самый банальный: — Тогда почему ее телефон еще включен? Она не отвечала. Она продолжала рыдать. Я просто взорвался: — Почему они до сих пор не выключили этот чертов телефон?! — Фотографии... — всего одно слово пробилось сквозь ее слезы. Позже я узнал, что ее родители думали, что телефон потерялся во время происшествия, хотя я положил его в ее сумочку, когда ее доставили в больницу. Когда родителям вернули ее вещи, телефона среди них не было. Они собирались связаться с телефонной компанией, чтобы та отключила ее линию, но получили звонок, сообщивший им о сотнях фотографий, которые были посланы с ее телефона. Фотографии. Фотографии, которые были посланы на мой телефон. Фотографии, которые я не получил, потому что мой телефон не мог их принять. Выяснилось, что все они были посланы на следующий день после ее смерти. Телефон немедленно отключили. Я пытался не думать о том, что могло быть на тех фотографиях. Но я помню, что почему-то мне казалось, что на этих фотографиях мог быть я. У меня пересохло горло, и меня больно ужалило отчаяние, когда я вспомнил последнее сообщение, которое я получил с ее телефона. Еще увидимся. Скоро. * * * ЧАСТЬ 6. ДРУЗЬЯ В первый день детского сада мама страшно нервничала. Она подвезла меня в детский сад и была готова оставаться со мной вплоть до того момента, когда я войду в класс. Утром мне пришлось долго собираться из-за сломанной руки. Дело в том, что когда я принимал душ, мне приходилась покрывать гипс специальным пакетом, чтобы вода его не повредила. Я быстро наловчился сам надевать этот пакет, но в то утро я так нервничал, что не смог достаточно крепко его затянуть. Когда я принимал душ, я почувствовал, что по пальцам внутри пакета течет вода. Я выскочил из душа и сорвал пакет, но понял, что гипс успел размякнуть. Поскольку вымыть место между телом и гипсом невозможно, там начинает скапливаться мертвая кожа. От влаги она начинает испускать неприятный запах, и чем больше влаги, тем сильнее запах, в чем я и убедился, когда попытался высушить руку с гипсом. Я тер гипс полотенцем, пока он не начал разваливаться. Я был просто убит — я приложил столько усилий, готовясь к своему первому школьному дню. Мы вместе с мамой выбирали одежду и рюкзак. А как мне не терпелось показать ребятам свою коробку с едой, на которой были нарисованы Черепашки-Ниндзя! Я уже успел подхватить у мамы привычку называть ребят, которых я еще в глаза не видел, друзьями. Однако в то утро я понял, что вряд ли смогу назвать кого-то из моих новых знакомых этим словом. В конце концов, я сдался и рассказал обо всем маме. Ушло полчаса на то, чтобы удалить всю жидкость и сохранить то, что осталось от гипса. Что же до запаха, мама просунула кусочки мыла под гипс и натерла его сверху тем же самым мылом, чтобы оно заглушило вонь. Когда мы пришли в детский сад, шло уже второе занятие, и меня буквально запихнули в одну из групп. Никто не объяснил мне, в чем состояло то занятие, и уже через пять минут все члены той группы стали жаловаться учительнице и спрашивать, почему меня отправили к ним. Я взял с собой в детский сад фломастер, надеясь, что кто-нибудь оставит подпись или рисунок на гипсе, как это уже сделала моя мама. Теперь мне это даже показалось глупым. В нашей столовой дети обычно сидели за столиками по одному, но на всех столиков не хватило, и мне не пришлось сидеть в одиночестве. Пока я сидел и теребил свою повязку, напротив меня сел один мальчик. — Мне нравится твоя коробка, — сказал он. Я догадался, что он издевается надо мной, и тут же разозлился. Мне казалось, что коробка для завтраков была моим единственный утешением в тот день. С трудом сдерживая слезы, я оторвал взгляд от своей руки, чтобы сказать мальчику, чтобы он отвязался. Но не успел я и слова сказать, как увидел кое-что, заставившее меня остановиться. У него была такая же коробка. — Мне тоже нравится твоя коробка, — сказал я со смехом. — По-моему, Микеланджело круче всех, — сказал он и изобразил махание нунчаками. Я возразил ему, сказав, что мой любимый персонаж — Рафаэль, но тут он перевернул свое молоко и разлил его себе на колени. Я, как только мог, старался сдавить смех, потому что совсем не знал его. Но выражение моего лица показалось мальчику смешным, и он засмеялся первым. Вдруг я перестал переживать из-за гипса и решил попытать удачу. — Эй! Ты не подпишешься у меня на гипсе? Когда я достал фломастер, он спросил, как я сломал руку. Когда я сказал, что упал с самого высокого дерева в районе, он был в восторге. Мальчик старательно что-то рисовал у меня на гипсе, и когда он закончил, я спросил, что он написал. Он ответил: — Джош. Каждый день мы с Джошем завтракали вместе, вместе мы работали и над заданиями. Я помогал ему учиться писать, и он взял вину на себя, когда я написал на стене слово «пердун». Я познакомился и с другими ребятами, но все равно считал Джоша своим единственным настоящим другом. Дружить в пять лет вне детского сада труднее, чем многим кажется. В тот день, когда мы запускали шарики, нам было так весело, что я спросил Джоша, хочет ли он прийти ко мне в гости. Он сказал, что хочет, и что он принесет свои игрушки. Я сказал, что мы еще сможем пойти погулять и, может быть, купаться в озере. Придя домой, я спросил у мамы разрешения, и она дала добро. Моя радость была безграничной, пока я не осознал, что не мог сказать об этом Джошу — у меня не было ни его телефона, ни адреса. Все выходные я волновался, думая, что в понедельник нашей дружбе придет конец. Когда я встретился с ним на следующей неделе, он сказал мне, что наткнулся на ту же преграду. Это показалось ему смешным. На той же неделе мы записали наши номера и обменялись ими в детском саду. Моя мама поговорила с папой Джоша, и они договорились, что в ту пятницу она заберет меня и Джоша из детского сада. Наши родители выполняли эту работу по очереди каждую неделю. Мы жили так близко, что у них с этим не было проблем. Когда в конце первого класса мы с мамой переехали в другой район, я подумал, что у нас дружба врозь. Покидая дом, в котором я провел всю свою жизнь, я прощался и со своим лучшим другом. Но к моим радости и удивлению, мы с Джошем отнюдь не расстались. Несмотря на то, что большую часть времени мы проводили вдали друг от друга и виделись только по выходным, мы выросли необычайно похожими. Наши характеры и наше чувство юмора невероятным образом совпадали, и мы с удивлением узнавали, независимо друг от друга увлекались одними и теми же вещами. У нас были даже похожие голоса, и когда я был у него в гостях, Джош иногда звонил моей маме и притворялся, что он это я. То, как ему это удавалось, было поразительно. Мама иногда шутила, что может различить нас только по волосам — у него были прямые светлые волосы, а у меня были каштановые кудри как у мамы. Трудно сказать, что могло разлучить таких друзей. Я думаю, главной причиной было то, что я настаивал на том, чтобы мы проникли в мой старый дом в поисках Ящика. В следующие выходные, следуя нашей старой традиции, я пригласил Джоша к себе домой, но он сказал, что ему что-то не очень хочется. В течение следующего года мы стали видеться все реже и реже — сначала только раз в неделю, потом раз в месяц, потом раз в два месяца. На мой двенадцатый день рождения мама устроила для меня праздник. После переезда у меня было немного друзей, и мама не знала, кого пригласить. Я рассказал о дне рождения нескольким знакомым ребятам и позвонил Джошу, чтобы узнать, хочет ли он прийти. Сперва он сказал, что, наверно, не скажет, но за день до праздника он позвонил мне и сказал, что придет. Я был очень этому рад, потому что не видел его уже несколько месяцев. Праздник прошел неплохо. Больше всего я волновался о том, что Джош не поладит с другими детьми, но мои тревоги оказались напрасными. Джош был на удивление тихим. Он не принес мне подарок и извинился за это, но я сказал, что это не страшно — я был так рад, что он пришел. Я несколько раз пытался с ним поговорить, но все наши разговоры заходили в тупик. Я спросил его, что случилось. Раньше мы все время ходили друг к другу в гости, звонили друг другу каждые два дня. Тут он перестал смотреть на свои ботинки и сказал: — Ты ушел. Сразу после этого мама крикнула из другой комнаты, что пора открывать подарки. Я изобразил улыбку и побежал в гостиную, где все уже пели Хэппи Бездэй. В комнате лежало несколько завернутых коробок и множество открыток от моей родни, которая жила вне штата. Большинство подарков мне не запомнились, помню только, что Брайан подарил мне игрушку в форме змеи, которая у меня потом лежала еще несколько лет. Мама настаивала на том, чтобы я поблагодарил всех, кто принес мне открытки, потому что несколько лет назад, на рождество, я так набросился на подарки, что потом было не разобрать, кто что принес. Мы отложили в сторону открытки, которые мне прислали по почте, чтобы моим друзьям не пришлось смотреть, как я вскрываю конверты, присланные людьми, с которыми они никогда не встречались. Мои друзья вложили в свои открытки по паре долларов, а родственники суммы покрупнее. На одном из конвертов не было моего имени, но он лежал вместе с остальными, и я вскрыл и его. На открытке был обычный узор с цветами, и она вообще выглядела немного потрепанной. Казалось, будто кто-то переслал эту открытку мне после того, как сам ее когда-то получил. Впрочем, я не имел ничего против повторного использования открыток, потому что относился к ним без особого уважения. Я открывал ее осторожно, чтобы не выпали деньги, но внутри была только одна напечатанная фраза. «Я тебя люблю». Тот, кто подарил мне эту открытку, ничего в ней не написал, но несколько раз обвел фразу карандашом. Я захихикал и сказал: — Спасибо за классную открытку, мам. Она удивленно посмотрела на меня, а потом обратила внимание на открытку. Она сказала, что это не от нее и показала ее моим друзьям. При этом она смотрела на их лица, пытаясь понять, чья это была шутка. Никто из ребят себя не выдал, и мама сказала: — Не переживай, дорогой, теперь ты знаешь, что есть два человека, которые тебя любят. За этим последовал долгий и мучительный поцелуй, от которого ребята просто впали в истерику. Смеялись все, так что это мог быть кто угодно, но громче всех смеялся Майк. Чтобы быть участником, а не объектом розыгрыша, я сказал ему, что то, что он дал мне эту открытку, не значит, что я его поцелую. Мы все вместе засмеялись, и, взглянув на Джоша, я увидел, что наконец-то улыбнулся. — Может быть, это и лучший подарок, но тебе надо открыть еще парочку. Мама поставила передо мной еще один подарок. Пока я его разворачивал, у меня в животе все еще кололо от подавленного смеха. Когда я увидел подарок, мне уже не нужно было бороться со смехом. Улыбка сошла у меня с лица, когда я увидел, что мне подарили. Это была пара раций. — Давай! Покажи всем! Я поднял их вверх, и все высоко оценили этот подарок. Но когда я обратил внимание на Джоша, его лицо побледнело. Секунду мы смотрели друг другу в глаза, а потом он встал и пошел на кухню. Пока я смотрел, как он набирает номер на висевшем на стене телефоне, мама шепнула мне на ухо, что она знала, что мы с Джошем не разговаривали после того, как одна из наших раций сломалась, и она решила, что мне понравится такой подарок. Я был очень благодарен маме за этот подарок, но это чувство очень быстро подавили воспоминания, которые я так старался подавить. Пока все ели торт, я спросил у Джоша, кому он звонил. Он сказал, что плохо себя чувствует и позвонил папе, чтобы тот его забрал. Я понял, что он хочет уйти, и сказал ему, что хотел бы общаться с ним почаще. Я протянул ему одну из раций, но Джош отказался. — Ничего, спасибо, что пришел, — обиженно сказал я. — Надеюсь, увидимся раньше, чем наступит мой следующий день рождения. — Прости, — сказал он. — Постараюсь звонить тебе почаще. Мы стояли у двери и ждали его папу; разговор у нас не получался. Я смотрел Джошу в лицо. Казалось, его мучила совесть, мучила за то, что он даже не попытался ничего сказать. Вдруг он сказал, что знает, что подарить мне на день рождения — я получу этот подарок не сразу, но мне он понравится. Я сказал ему, что все это ерунда, но Джош был настойчив. Он извинился за то, что был таким унылым у меня на празднике. Он сказал, что очень устал, потому что не выспался. Я спросил, почему, но тут подъехала машина его папы. Джош повернулся ко мне и помахал рукой на прощание, сказав: — По-моему, я ходил во сне. Это был последний раз, когда я видел своего друга. Через пару месяцев он пропал. За последние недели мои отношения с матерью сильно ухудшились из-за моих попыток узнать кое-какие детали о моем детстве. Боюсь, что после нашего последнего разговора у меня уйдет остаток жизни на то, чтобы их наладить. Предел прочности некоторых вещей порой узнаешь, только разбив их. Моя мать вложила уйму энергии, чтобы уберечь меня от физической опасности и психологической травмы, но я думаю, что те барьеры, которые она для этого установила, также защищали ее эмоциональную устойчивость. Когда во время нашего последнего разговора правда вышла наружу, я слышал в ее голосе дрожь. Мне кажется, это пошатнулся весь ее мир. Я даже не знаю, сможем ли мы с матерью еще хоть раз поговорить после всего этого. Хотя я еще многого не понимаю, по-моему, я знаю достаточно. После исчезновения Джоша его родители сделали все возможное, чтобы его найти. В первый же день полиция предложила им связаться с родителями друзей Джоша на случай, если кто-нибудь из них его видел. Они так и сделали, но никто не видел его и не знал, где он мог быть. Полиции так и не удалось ничего выяснить, несмотря на анонимные звонки от какой-то женщины, которая призывала полицейских связать это исчезновение с делом о преследовании шестилетней давности. В тот день, когда исчез Джош, связь его матери с внешним миром пошатнулась, а когда умерла Вероника, она окончательно рухнула. Она видела, как в больнице умирали люди, но ничто не может сравниться с гибелью собственного ребенка. Она навещала Веронику дважды в день; один раз перед дежурством, второй раз после. В день смерти Вероники она задержалась на работе и пришла в больницу уже после того, как ее дочь умерла. Для нее это было слишком, и за следующую пару недель ее состояние становилось все хуже. Она часто выходила на улицу, звала Джоша и Веронику. Несколько раз ее муж находил ее посреди ночи в моем старом районе, где она, полуодетая, искала сына и дочь. Из-за состояния своей жены отец Джоша больше не мог уезжать и стал брать менее оплачиваемую работу на стройках поближе к дому. Когда через три месяца после смерти Вероники мой старый район стали расширять, отец Джоша подал заявление и получил работу. Он был квалифицированным прорабом, но получил работу при строительстве каркаса. Тогда он брался за любую случайную работу — косил лужайки, чинил заборы — все, что угодно, лишь бы никуда не уезжать. В это время начинали вырубать лес у притока, чтобы сделать это место обитаемой территорией. Отцу Джоша поручили руководить выравниванием территории, на которой был только что срублен лес, и это место гарантировало ему по меньшей мере несколько недель работы. На третий день он прибыл на место, которое никак не мог выровнять. Каждый раз, когда он по нему проезжал, оно оставалось ниже остальной территории. Тогда отец Джоша вылез из машины, чтобы осмотреть это место. У него был соблазн просто насыпать во впадину земли, но он знал, что это будет лишь временное решение. Он проработал на стройке многие годы и знал, что корневые системы срубленных деревьев часто гниют, оставляя в почве слабые места, которые потом проявляются в виде слабых мест в фундаменте. Он взвесил все варианты и решил немного покопать в этом месте лопатой на случай, если эту проблему можно будет решить и без машины. Когда моя мать описала то место, я понял, что я там был задолго до начала работ. У меня защемило в груди. Когда он выкопал яму глубиной в три фута, лопата наткнулась на что-то твердое. Он несколько раз ударил лопатой, чтобы узнать толщину корня и плотность системы, когда вдруг лопата пронзила препятствие. Он решил вырыть яму пошире. Через полчаса работ он оказался на покрытом коричневым покрывалом ящике в длиной в семь футов и в четыре шириной. Наш разум стремится избежать противоречий, и если мы во что-то достаточно сильно верим, мы отвергаем все, что может опровергнуть сложившуюся картину мира. Вплоть до следующей секунды, сопротивляясь. Она сказала, что хотела бы выколоть себе глаза перед тем, как заглянуть в ту яму. Я сказал ей, что знаю, что она скажет, и что она может не продолжать. Я посмотрел на ее лицо; оно выражало такое отчаяние, что у меня сердце ушло в пятки. Я понял, что она знала обо всем этом почти десять лет и надеялась, что ей не придется все рассказать мне. В результате она так и не смогла подобрать нужные слова, чтобы описать увиденное, и сейчас я сам сталкиваюсь с той же трудностью. Джош был мертв. Его лицо было так искажено, что, казалось, в нем поселились все беды и несчастья мира. В воздухе стоял нестерпимый запах разложения, и матери пришлось прикрыть нос и рот, чтобы ее не стошнило. Кожа потрескалась, и теперь чем-то напоминала крокодилью чешую, а на лице засохла струя крови. Глаза были полуприкрыты и смотрели вверх. Она сказала, что, судя по всему, Джош умер не так давно, и время не успело стереть боль и ужас, которые запечатлелись на его лице. По ее словам, он как будто смотрел прямо на нее и распахнутым ртом просил о помощи. Но при этом остальное его тело было не видно. Его закрывал кто-то другой. Это был крупный человек, который лежал ничком сверху на Джоше. Моей матери не сразу удалось осознать то, что видели ее глаза, но она все же поняла, почему он так лежал. Он держал Джоша. Их закоченевшие конечности переплелись между собой, как лианы в тропическом лесу. Одна рука незнакомца находилась у Джоша прямо под шеей, с ее помощью он прижимал его к себе. Над деревьями взошло солнце, и его свет отразился в чем-то приколотом к майке Джоша. Моя мать опустилась на одно колено и натянула рубашку на нос, чтобы заслониться от запаха. От того, что она увидела, ее ноги подвели ее, и она чуть не упала в яму. Это была фотография... Это была моя детская фотография. Мать отшатнулась, отчаянно глотая ртом воздух, и столкнулась с отцом Джоша, который все еще сидел, отвернувшись от ямы. Она поняла, почему он позвал ее, но не могла заставить себя рассказать то, что скрывала все эти годы. Семья Джоша не знала историю о том, как я проснулся в лесу среди ночи. Моя мать знала, что должна была им все рассказать, но теперь уже ничего нельзя было сделать. Она просто села, облокотившись спиной о спину отца Джоша. Он заговорил первым. — Я не могу рассказать жене. Не могу сказать, что наш малыш, — его речь прервалась, и он поднес испачканные землей руки к мокрому лицу. — Она этого не вынесет... Секунду спустя, он встал на ноги и, шатаясь, подошел к могиле. Издав последний всхлип, он спустился в гроб. Отец Джоша был здоровый мужик, но не такой здоровый, как человек в ящике. Он схватил незнакомца за воротник и дернул его, как будто хотел вытащить его из могилы одним движением. Но воротник порвался, и труп снова свалился на тело его сына. — Ах ты пидарас! Он взял человек за плечи, оттащил его от Джоша и сел у стены могилы. Он посмотрел на незнакомца и вдруг отшатнулся. — О, Боже... Боже, нет. Нет, нет, пожалуйста. Боже, прошу тебя, только не это. Приложив усилия, он вытащил труп из могилы. Тут же раздался звук стекла, упавшего на деревянную поверхность. Это была бутылка. Отец Джоша поднял ее и протянул моей матери. В ней был эфир. — О, Джош, — простонал он. — Мой мальчик... мой бедный мальчик. Почему так много крови? Что он с тобой сделал?! Моя мать посмотрела на человека, который теперь лежал лицом кверху, и поняла, что перед ней был тот, кто терроризировал нас больше десяти лет. Она представляла его себе во многих обличьях, всегда грозным и ужасным, и теперь плач отца Джоша подтвердил ее худшие страхи. Но, глядя в лицо незнакомцу, она поняла, что у него не было ничего общего с тем, каким она его себе представляла — это был всего лишь человек. Выражение его лица было почти безмятежны. Углы рта лишь слегка приподнялись; он улыбался. Это была не улыбка маньяка из фильма ужасов, и не какая-нибудь дьявольская ухмылка. Это была улыбка удовлетворения. Блаженная улыбка. Улыбка любви. Она отвела взгляд от его лица и увидела огромную рану на его шее. Сперва она почувствовала облегчение от того, что это была не кровь Джоша. Возможно, он не так сильно страдал. Но она вскоре поняла, что была неправа. Я помню, что в этом месте он поднесла руку к губам и прошептала, будто боялась напомнить миру о том, что случилось. — Они были живы. Должно быть, Джош перекусил незнакомцу горло, пытаясь вырваться из его объятий. И хотя этот человек умер, Джош не смог его сдвинуть. Я заплакал, когда подумал, сколько он мог там пролежать. Моя мать обыскала карманы незнакомца, надеясь найти какие-нибудь документы, но нашла только лист бумаги. На нем был рисунок мужчины, державшего за руку маленького мальчика, рядом с мальчиком были инициалы. Мои инициалы. Мне хочется думать, что она не совсем правильно вспомнила эту историю, но я не могу быть уверен. Когда отец Джоша вытащил сына из могилы, моя мать положила бумагу себе в карман. Он бормотал, что его сыну покрасили волосы. Моя мать увидела, что это было так — волосы Джоша теперь были каштановыми. Еще она заметила, что он был странно одет — одежда была ему слишком мала. Когда отец Джоша аккуратно положил сына на землю и проверил его карманы, он что-то нашел в одном из них. Это был сложенный лист бумаги. Он посмотрел на него и был озадачен. Он показал его моей матери, но и она ничего не поняла. Я спросил ее, что там было. Она сказала, что это была карта, и у меня сдавило грудь. Он хотел закончить карту, вот что он собирался подарить мне на день рождения. Я почему-то надеялся, что его похитили не во время дополнения карты, как будто это имело какое-то значение. Она услышала бурчание отца Джоша и увидела, как он столкнул труп незнакомца обратно в яму. Он вернулся к машине, которая и привела его на это место, взял канистру бензина и сказал моей матери. — Тебе нужно уйти. — Мне так жаль. — Ты не виновата. Это все я. — Нельзя так говорить. Ты ниче… Он махнул рукой почти без эмоций. — Месяц назад ко мне подошел один человек. Он предложил мне подзаработать, и, поскольку моя жена не работает, я согласился. Он сказал, что какие-то детишки накопали ям на его территории, и он хочет их зарыть. Он сказал, что хотел бы сделать фотографии для страховой компании, но если я приду в пять часов уже на следующий день, он не будет возражать. Я подумал, что он дурак, ведь в этом месте так и так должна была начаться работа, и эти ямы зарыли бы в любом случае. Но мне были нужны деньги, и я согласился. Я не думал, что у него найдется и сотня долларов, но он дал мне чек, и на следующий день я все сделал. Я так устал, что ни о чем не думал. Я не вспоминал про этот случай, пока не снял этого типа со своего сына. Он указал на могилу, и тут его эмоции взяли верх. Он заплакал. — Он заплатил мне сто долларов за то, чтобы я похоронил его вместе с моим сыном... Слова как будто бы заставили его признать случившееся, и он рухнул весь в слезах. Моя мать не знала, что сказать. Она стояла рядом с ним, и, казалось, молчание длилось целую жизнь. Потом она спросила, что он будет делать с Джошем. — Он не будет покоиться рядом с этим чудовищем. Когда она оглянулась на пути к своей машине, в небо поднимался черный дым. Она вопреки всему надеялась, что у родителей Джоша все будет в порядке. Я ушел из дома своей матери, больше ничего не сказав. Я сказал ей, что люблю ее, и что скоро мы снова поговорим. Однако я не знаю, когда наступит это «скоро». Я сел в машину и уехал. Теперь я понимаю, почему то, что происходило со мной в детстве, прекратилось много лет назад. Взрослым я вижу связь между вещами, которую я упускал из вида в детстве, когда еще не научился видеть мир как единое целое. Я думал о Джоше. Я любил его и все еще люблю. Я никогда не думал, что буду по нему скучать так, как сейчас, когда знаю, что больше никогда его не увижу. Если бы я это знал, я бы обнял его во время нашей последней встречи. Я думал о его родителях — они так много потеряли, и эта потеря пришла так рано. Они не знают всей истории, но теперь я уже никогда не смотрю посмотреть им в глаза. Я думал о Веронике. Я познакомился с ней так поздно, но в те несколько недель я действительно любил ее. Я думал о своей матери. Она старалась защитить меня, и мне, наверно, никогда не стать таким сильным, как она. Я старался не думать о том человеке и о том, что он два года делал с Джошем. Чаще всего я думаю о Джоше. Иногда мне хочется, чтобы он не садился рядом со мной в тот день в детском саду. Пусть тогда бы я не узнал, что такое настоящий друг. Иногда я надеюсь, что теперь он в лучшем месте, но я понимаю, что это всего лишь мечта. Мир всегда был жестоким, а человек сделал его еще хуже. Мой друг не дождется справедливости, не будет ни мести, ни последней битвы. Все кончилось десять лет назад, но я узнал об этом лишь сейчас. Я скучаю по тебе, Джош. Прости, что ты встретил меня, но я всегда буду дорожить воспоминаниями о тебе. Мы были исследователями. Мы были путешественниками. Мы были друзьями.
Похожие новости: Друг по переписке. Часть 1. Я боюсь Кома Вспомнить, чтобы забыть Мистер Крипипаста